Ответ уважаемому коллеге Пионтковскому
Поскольку внутриполитическая жизнь в нашем богоспасаемом отечестве в очередной раз впала в сонное состояние, то появляется возможность обратиться к вопросам теоретического свойства. Недавно политолог Андрей Андреевич Пионтковский ярко обличил фашистскую суть путинизма.
К сожалению, и по этому вопросу я вынужден ему оппонировать. Доказательством фашизоидности режима он счел информацию о внесудебных казнях участников вооруженного подполья на Северном Кавказе. Я должен огорчить моего уважаемого коллегу — такого рода практика вовсе не является признаком фашизма. Все государства, борющиеся с терроризмом, герильей или партизанским движением (нужный термин можно выбрать самому) практикуют внесудебные убийства. О том, как это могли бы делать в США, я как раз читаю только что вышедший роман известнейшего автора политических боевиков. При этом автор романа отнюдь не считает режим Обамы фашистским. Вне приключенческих романов это практиковал не только Израиль (хотя правление убежденной демократической социалистки Голды Меир назвать фашистским режимом вряд ли кто решится), но и Шарль де Голль (расправа французской военной контрразведки со скрывающимися в ФРГ лидерами ОАС), и Маргарет Тэтчер (убийство боевиков ИРА в Гибралтаре в марте 1988), которых Андрей Андреевич, я полагаю, к фашистам также не причислит.
Добавлю больше. Российские спецслужбы прибегают не только к внесудебным казням, но и пыткам. Более того, на Кавказе действуют и парамилитарные структуры (по иному — "эскадроны смерти"). А полтора десятилетия назад — при самом махровом расцвете ельцинской демократии — парамилитарные образования создавались отечественными спецслужбами для террористической войны с оргпреступностью. И Трепашкин, и Литвиненко, и Фельштинский об этом подробно рассказывали. И любая страна, которая ведет антитеррористическую (контрпартизанскую) войну, наряду с убийствами террористов (боевиков, партизан), широко практикует такие строжайше запрещенные международным правом методы, как пытки, внедрение провокаторов и коллективные наказания. Либо она такую войну не ведет и сразу сдается.
Другими методами с партизанской войной (герильей) воевать невозможно в принципе.
И такая страшная война никак не влияет на уровень демократии в самих государствах. Пытки и расправы французских колониальных войск в Индокитае и Алжире происходили при самом расцвете французской парламентской демократии Четвертой республики, при правлении леволиберальной партии "радикал-социалистов". Максимум вьетнамских ужасов — это президентство Линдона Джонсона — эпоха Акта о гражданских правах, борьбы с сегрегацией и бедностью ("Великое общество"). Если углубиться дальше в историю, то рост колониальных захватов и невиданных жесткостей в западноевропейских колониях во второй половине XIX — начале XX веков совпадал с быстрым расширением либеральных свобод в метрополиях. Пик либеральных реформ кумира отечественных либералов Александра II — это одновременно и пик геноцида черкесских народов и этнических чисток на Западном Кавказе. Как говорил Киплинг:
"Библейские заповеди не действуют за Суэцем".
Ужасы гитлеровского нацизма — это перенесение рутинной колониальной практики, вроде порядков в Бельгийском Конго, или германской Юго-Западной Африки (Намибии), или усмирения восставших китайцев — в просвещенную Европу.
Поэтому два первых вывода: ВСЕ либеральные режимы, втянутые в антитеррористическую или антипартизанскую войну, постоянно и грубо нарушают Женевские конвенции.
Эти нарушения очень слабо влияют на уровень гарантированности демократических свобод в метрополии.
Еще добавлю. В самых демократических странах существуют социальные "анклавы", где процветают приемы и методы, характерные для жестоких полицейских диктатур и тоталитарных режимов. Это — спецслужбы, отделы полиции по борьбе с мафией, пенитенциарные учреждения для особо опасных преступников... Общество существование таких анклавов — "тоталитарных заповедников" лицемерно осуждает, собираются парламентские комиссии, публикуются журналистские расследования, которые получают премии, снимаются фильмы. Все это только сдерживает экспансию тирании из "анклавов фашизма".
Теперь о собственно фашизме. Опять отвлекусь. 28 лет назад недавно вышедший из Лефортовского следственного изолятора КГБ Андрей Фадин дал мне пачку "Белого ТАССа". "Белый ТАСС" — это секретный объективный обзор зарубежных событий, который Институт научной информации по общественным наукам (знаменитый ИНИОН) готовил для ЦК КПСС. Так вот, в обзоре событий по левым силам в тогдашнем правоавторитарном Перу сообщалось, что находящаяся в подполье компартия раскололась на три части. Причина — горячая и принципиальнейшая партийная дискуссия по животрепещущему вопросу: является ли тогдашний перуанский режим фашистским, фашизирующимся или фашизоидным. Рискуя выглядеть столь же комичным, как латиноамериканские политсектанты начала 80-х, изложу свои соображения о фашизме, по моему, убедительно доказывающие неправоту и коллеги Пионтковского и других, кто говорит о непосредственной фашистской угрозе в России.
Фашизмом я собирательно называю все формы прорыночного (правого) тоталитаризма,
т. е. общественно-политического устройства, построенного на нерасчленении политической жизни, администрирования, идеологии и социально-экономической и культурно-научных сфер. Идеологически правый тоталитаризм отличается радикальным отторжением ценностей гуманизма, пафосом романтизированного Средневековья и некритическим культом традиционного национального наследия. Две другие разновидности тоталитаризма, известные на сегодняшний день, — это левый, основанный на ультрарадикальном прочтении гуманизма (иначе коммунизм); и исламский революционизм. Внутри фашизма как базовые типы различают фашизм итальянского типа и германский национал-социализм. Здесь такое же отличие как между советским коммунизмом и маоизмом (с ответвлением от него в виде левацкого терроризма 60-80-х), или между шиитским иранским правлением аятолл и суннитским движением "Аль-Каиды".
Если отметить различие между нацизмом и классическим фашизмом чуть подробнее, то нацизм рассматривает этнос как биоту (биологическую единицу — вид, подвид), а фашизм — как восторженный инструмент государства.
К фашизму примыкает такое направление как "консервативная революция" — идеология "просвещенного", но антигуманистического правого авторитаризма. Самые известные "консервативные революционеры" — Аугусто Пиночет и Александр Солженицын. Само понятие возникло как идеология аристократической элиты Конфедерации Южных штатов периода Гражданский войны Севера и Юга.
В отличие от элитарных по духу "консервативных революционеров", делающих ставку на правление с опорой на штыки, бюрократию и квазиобщественные корпорации, фашизм известен только как массовое движение. Такое движение всегда проходит героическую фазу борьбы, когда оно либо находится в оппозиции и преследуется как экстремисты: НСДАП до 1932 года, "Союзы борьбы" Муссолини до 1922 года, либо захватывают власть в результате вооруженной борьбы или гражданской войны, как испанская "Фаланга". Тоталитаризм вообще всегда имел героическую (оппозиционную) фазу. Видимо, это связано с тем, что тоталитаризм как средневековая (правый) или архаическая (левый) реакция на современное общество способен набрать необходимую энергетику лишь в борьбе с системой, основанной на принципах современного (модернити) общества.
Даже первое известное в истории протофашистское движение — русская "Черная сотня" сталкивалась с атаками революционеров. Впрочем, государственная поддержка сыграла с "истинно русскими людьми" (этот мем век назад применялся как универсальное определение черносотенцев) злую шутку — падение династии Романовых погребло их под собой, а до этого движение, насчитывающее несколько миллионов членов, стремительно распадалась на враждующие фракции и группировки.
Фашизм — это реакция, свойственная именно современному обществу.
Совершенно фашистские, на наш взгляд, порядки полицейского абсолютизма в духе Людовика XV или Фридриха I Прусского, опричнина Ивана Грозного (как известно, "за свирепость прозванного "Васильевич"), борьба Торквемады с еретиками и криптоиудеями (так талантливо показанная гениальным Алексеем Германом в его "Истории арканарской резни") — это были варианты сопротивления средних веков натиску дуновениям гуманизма и вообще — современности.
Фашизм — это средство уничтожения институтов гражданского общества, хотя бы в эмбриональном виде. Фашизм (правый тоталитаризм) приходил всегда, когда существования гражданского общества, независимой прессы, свободных профсоюзов, перспективы мирного прихода к власти левых воспринималось как явная угроза сохранению у власти порожденных феодализмом правящих групп. Фашизм — это бунт против современного общества и демократических ценностей, главными из которых являются политический и идеологический плюрализм и права меньшинства.
Фашизм и примыкающий к нему "консервативный революционизм" — это полная противоположность гуманизму и современным правозащитным концепциям.
Правозащитные (в полемике их называют "леволиберальные") принципы — это соединение предельного расширения демократии и предельного расширения гуманизма. Первое — это постепенный отказ от отчуждения личности от политики в виде расширения прямой, а не "партийной" демократии. Второе — это постепенный отказ от любого социального дарвинизма в виде поддержки социальных аутсайдеров (позитивная дискриминация представителей меньшинств и инвалидов, поддержка жертв рыночной стихии, включая прямое субсидирование неконкурентных социальных групп — крестьян, ремесленников, творческой интеллигенции).
Правый радикализм (фашизм) предлагает замену политического плюрализма таким эрзацем демократии, как плебисцитарное одобрение политики вождя, а поддержку социально слабых — их подкупом в обмен на лояльность и агрессивность в отношении демократов и "чужаков".
Но фашизм в своей основе — это бунт представителей средних и низших страт общества, живущих еще традиционными (средневековыми и архаическими) представлениями, и мучительно воспринимающими ломку традиционализма. Там, где нет гражданского общества, где государство, либо сильная демократическая (либеральная и левая) оппозиция не разрушают традиционализм, в принципе не может быть фашизма. Может быть, лишь феодальная реакция после "необдуманного увлечения реформами".
Поскольку в современной России гражданского общества нет, а традиционализм разрушает само государство, проводя авторитарную модернизацию, то и почвы для реальной фашистской угрозы не существует.
Полтора года назад, на пике протестных выступлений, когда, казалось, гражданское общество вторично после 1990 года, проходит процесс кристаллизации,
нам показали краешек фашизма — арест "Pussy Riot" и нападения "православных активистов".
С точки зрения характеристики фашизма, юридическое оформление несогласия с официальной идеологией в качестве уголовного преступления гораздо более характерно, чем садистски жесткий разгон демонстрации или масса полицейских запретов на их проведение.
Когда "движение несогласных" не на шутку напугало Кремль, были созданы протофашистские молодежные движения, программно пропитанные ненавистью к демократии западного типа.
Но у нас нет гражданского общества и нет либеральных институций — независимой прессы, неуправляемых парламентских партий, независимого бизнеса, для разгрома которых и вызывается "из бездны" фашизм. Это не отменяет того, что, судя по корректным социологическим опросам, значительная часть населения хочет жить при "бархатном фашизме": твердый порядок, определяющий и регламентирующий все стороны жизни; "фюрер-принцип" вместо политического соперничества, испытанные "дедовские" нормы — против "гнилого плюрализма"...
И власть имущие, особенно провинциальные, мечтают о фашистском "порядке". Но нет в них энергии мощного политического действа... Поэтому они фашизм радостно примут. Но не введут.
Поэтому путинизм — это не форма фашизма. Это даже не форма "консервативной революции", хотя среди романтических сторонников путинизма полно ее адептов (лучшие примеры — Дугин, Проханов и Хазин). Это правоконсервативная олигархическая полицейская диктатура "самодержавного" (дисперсно-авторитарного) типа. Она, безусловно, имеет тенденцию к фашизации, и подъем демократического движения использует как повод к фашистской мобилизации.
Пресловутый "Уралвагонзавод", ставший в устах либеральной оппозиции "притчей во языцех", вовсе не склонен громить либеральные общественные институты. За их отсутствием.
На самом деле он не менее завсегдатаев Болотной ненавидит истеблишмент, но только с иных — левототалитарных (постнеосталинистских) позиций. Правоавторитарный путинизм в принципе не сможет опереться на левототалитарные по своему настрою слои распадающегося советского социума.
Протестное движение (либеральное и леводемократическое в своей основе) еще не настолько мощно и не настолько воспринимается как угроза традиционному укладу, чтобы вызвать правототалитарное движение отторжения, а власть предержащие еще не настолько боятся за свое положение, чтобы выращивать массовое антимодернистсткое движение.
Не фашизма нам надо бояться, а вульгарной олигархической полицейской диктатуры южноевропейского типа эпохи 1890-1930-х годов.
Что, впрочем, не мешает ругать палачей и цензоров фашистами. В конце концов, понятие фашизм за последние 80 лет прочно закрепилось за садистско-жестокими диктатурами.
