В свое время Солженицын отказался принять награду из рук Ельцина. Типа, западло уважаться уважением губителя народа российского.
Ничего! Зато потом он раболепно принял награду из рук спасителя, Путина. Как там говорил сам Александр Исаевич? Не верь, не бойся, не проси?
Сим Симыч Карнавалов возвращался по предсказанному и описанному сценарию.
То есть... Тьфу!
Александр Исаевич Солженицын же! Просто и со вкусом вернулся на родину.
В небольшом амурском городке, на узловой станции Белогорск, светоча и светило встречала пара лиц и группа харь во главе с мэром, Светланой Ивановной ПонОсовой.
Меня на это дело не пригласили, хотя я и был единственным в городе "диссидентом" и журналистом кабельного телевидения. Предпочли проверенную алкоголичку Олю, испытанную временем и органами. Тем более, что Светлана Ивановна мне неоднократно говорила, что этого психа Солженицына нужно было лечить в психушке, а не выгонять. Ну, ладно.
Притаранил на встречу "Русскую мысль" со статьёй Исаича.
Подъезжает паровоз. Вагона три, по-моему. А может — два.
Вылазит гопка БиБиСишников, с мохнатым микрофоном, заспанными рожами и тяжелым духом хабаровского пива.
Суровые такие, деловые.
Минут через десять вылезает светило, в клетчатой рубахе навыпуск и снабженный прочими аксессуарами в виде шкиперской бороды, шрама и павианьей гривы.
С места в карьер рубит постулаты: как же нам обустроить Россию, чтоб хэ стоял и деньги были.
А я, надо вам сказать, за рассказы об этом матером человечище, в свое время пятнашку в СИЗО отдыхал.
Смотрю. Слушаю. И чувствую, что зевнуть охота. Прям вот сил нет. Настолько интересно.
"Нам,- говорит, — не нужны, говорит, выборы по партийным спискам" . Бабьё, вся эта свора номенклатурных тёток, кивает: да, типа, ага, бэ буду, так. "Власть, говорит, это тяжелая работа, говорит. И мы эту работу, говорит, можем доверить, говорит, только тем, говорит, кого знаем",
Светлана Ивановна выступает с обраткой:
Дорогой, любимый, гений наш, чесать тебе яйца, целовать в пупок, мы так тебя любим, а что власть — работа трудная, знаю по себе, измучилась вся уже, прямо сил нету.
Я уже откровенно веселюсь.
И тут Исаич, несколько затупив, и решив, что в с-аном Белогорске его не могут ждать засады и капканы, милостиво разрешил задавать вопросы.
Ну, Оля тут засветилась. Чо-то там, не помню даже, спросила.
И Поносиху разволокло. И Исаича...
А что это, говорит, тут только власть? А народу нету? А народ, скажу вам, предварительно разогнали. Мудро так. Только я за народ и могу сойти, да еще Игорёк Трубников, наш оператор, существо бессловесное и такое же грамотное.
И Поносиха меня подталкивает:
— А, вот, СанСаич, тут у нас есть демократ.
Ежли кто помнит, для Саича слово "демократ" было страшнее, чем для Сим Симыча слово "секс".
И Саич такой, свысока, снисходительно:
— Демократия, ежли она от корней идет, не всегда плоха.
И, типа, милостиво:
— Ну, спрашивай!
И стою я, простой русский мэ. В одной руке — номер "Русской мысли" со статьей Гения — автографа попросить, на манер фана битловского. В другой — Войнович, "Москва 2042", ксерокс замыленный.
— Уважаемый Александр Исаевич! В своё время Вы, перечисляя перспективных представителей современной литературы, назвали, в общем ряду, Владимира Войновича. Скажите, а как Вы отнеслись к его повести Москва 2042 и к тому, что Сим Симыч Карнавалов так похож на вас, несмотря на то, что Войнович всячески отрицает взаимосвязь?
Пауза. Недобрый взгляд.
— Войнович давно не писатель. А о книге этой я даже не слышал.
И свалил в вагон. Наташа так и не появилась. Суровые райкомовские тетки меня обшикали. Скучающим бибисийским телевизионщикам было пох. Оля написала на меня донос. Игорь долго потом рассказывал об этом случае, постоянно наращивая мускулы в ударных местах.
А в сопровождение Исаича по области меня не пустили. Губернатор сказал, что его попросили об этом особо.
И не стал бы я об этом писать. Но вчера один правдоруб с удовольствием получил подачку, а второй страдатель по детям смело подумал крамольную мысль и смело, шепотом, по секрету, поделился ей с журналистами…
Так что, дети, помните: честность, искренность и жажда справедливости заканчиваются там, где начинается кормушка.
Во всяком случае, для Солженицына и Жванецкого — это постулат.
! Орфография и стилистика автора сохранены
